Солнечные часы - Страница 16

– Мне не хуже тебя известны названия супермаркетов, – бурчит Ивон. – Можешь не перечислять все подряд.

– Работать ночами он перестал из-за Джульетты. Она не любит оставаться одна. Поэтому днем он загружается в Спиллинге, едет в Тилбери, где снова загружается. Или же загружается в Дартфорде…

– Что ты несешь? – Ивон изумленно косится на меня. – Ты уже говоришь как он! «Загружается в Дартфорде»! Знаешь хоть, что это значит?

Я начинаю заводиться.

– Полагаю, это значит, что в Дартфорде он грузит в машину товар и везет его в Спиллинг!

– Черт, знала я, что так и произойдет. Он тебе совершенно запудрил мозги, подчинил себе, а что ты получила взамен? Ничего, кроме пустых обещаний. Почему он ни разу не провел с тобой ночь? Почему Джульетта не может побыть одна?

Я молчу, не сводя глаз с дороги.

– Не знаешь. Ты когда-нибудь спрашивала, что с его женой?

– Я считала, если захочет – сам расскажет. Я не собираюсь устраивать ему допрос. Это предательство, ему будет неприятно.

– Надо же, какой он благородный и ранимый. А трахать тебя ему приятно? Это не предательство? – Ивон вздыхает. – Извини, подруга. – Я улавливаю странные нотки в ее голосе – то ли легкого презрения, то ли осторожного сочувствия. – Послушай, вчера ты видела Джульетту. И выглядела она вполне здоровой, самостоятельной, крепкой женщиной.

Ничего общего с хилой калекой, образ которой тебе рисует Роберт.

– Ничего он не рисует.

Мне нужны все силы, чтобы искать тебя, чтобы продолжать верить, чтобы не сойти с ума от тревоги и страха. Отражать при этом нападки лучшей подруги – это уже слишком. И нелепо, учитывая, что она тебя в глаза не видела.

– Почему ты не прижмешь его к стенке? Если он сейчас не может уйти от Джульетты, то когда сможет? Что изменится?

Мне хочется защитить тебя от ядовитой враждебности Ивон, и потому я опять молчу. Ты мог бы солгать, когда я спросила, почему нельзя сейчас уйти от Джульетты. Большинство мужчин соврали бы не задумываясь. Выдали бы печальную историю, которая связала бы мне руки и заткнула рот, – что-нибудь о прикованной к постели матери или о неизлечимом недуге. Правду принять труднее, но я рада, что ты предпочел правду.

– Дело не в Джульетте, – сказал ты. – Она не изменится. Никогда.

Мне почудился приговор в твоих словах, но, возможно, то была сдерживаемая ярость, гнев, заполнивший брешь, где прежде жила надежда. Глаза твои сузились, будто от внезапного приступа боли.

– С ее точки зрения, все равно – бросить ее сейчас или через год. Или через пять лет. Никакой разницы.

– Но если никакой разницы, почему ты не уйдешь от нее сейчас?

Вопрос приходил в голову не только Ивон. А ты признался:

– Дело во мне. Прозвучит бессмысленно, но… Я так долго думал о том, чтобы уйти. Пожалуй, слишком долго и много думал. Идея стала навязчивой. Она слишком велика для меня. Я оглушен ею. Каждый момент, каждый нюанс, каждый штрих я рассматриваю как под микроскопом – как это сделать, когда… В мечтах я уже в процессе расставания. Я все еще к ней так близок, но в то же время уже так далек от нее. – Ты грустно усмехнулся. – Беда в том, что за пределами моего сознания процесс даже не начинался.

Ты долго говорил, тщательно подбирая нужные слова, только те, которые точно отражали твои чувства. Я давно заметила, что ты не любишь говорить о себе – если только не хочешь сказать, как ты меня любишь, как оживаешь рядом со мной. Ты полная противоположность среднему эгоистичному, невнимательному мужчине. Ивон считает, что я на тебе сдвинулась, – и она права, – но она не видела тебя, не общалась с тобой. Никто не знает, каким голодным взглядом ты смотришь на меня – будто в последний раз. Никто не был на моем месте, когда ты меня целуешь. Моя одержимость тобой бледнеет в сравнении с твоим отношением ко мне.

Как объяснить все это Ивон? Как объяснить то, что я сама до конца не осознала?

– А если все так и останется? – спросила я тогда. – Ты так и будешь оглушен мыслью о разрыве с Джульеттой, эта идея так и будет слишком велика для тебя?

Я ведь не полная дура. И видела я фильмы – у Ивон их полно – о женщинах, которые жизнь тратили на ожидание, пока женатый любовник разведется. Хотя для меня ты не будешь пустой тратой времени, как бы судьба ни повернулась. Даже если ты не уйдешь от Джульетты. Даже если три часа в неделю – это все, что ты сможешь мне дать.

– Я и буду всегда оглушен этой мыслью, – отозвался ты. Не такие слова я хотела услышать – и отвернулась, чтобы ты не заметил моего разочарования. – Всегда буду чувствовать то же, что и теперь, будто я балансирую на самом краю, не в силах сделать решающий шаг. Но я его сделаю. Заставлю себя. Когда-то я хотел жениться на Джульетте. И женился. Сейчас я отчаянно хочу, чтобы ты стала моей женой. Мечтаю об этом каждую минуту каждого дня.

Когда я вспоминаю все, что ты говорил мне, когда твой голос так ясно звучит в сознании, я чувствую себя умирающим животным. Неужели все кончено? Нет, не может быть. Я увижу тебя снова, обязательно увижу. До четверга осталось два дня. Я приеду в «Трэвелтел» ровно в четыре часа. Как обычно.

Ивон пихает меня локтем:

– Эй, подруга. Пожалуй, мне стоило прикусить свой поганый язык. В конце концов, я-то что понимаю? Вышла замуж за вечно пьяного лентяя, потому что с первого взгляда влюбилась в летний домик у него в саду. Все мечтала, как чудно мне там будет работаться. За что боролась, на то и напоролась, верно?

Ивон безбожно врет про свою романтическую историю, представляя себя в самом неприглядном свете. За Бена Котчина она вышла по большой любви. Подозреваю, до сих пор любит, невзирая на его никчемность и пьянство. Но «Саммерхаус веб-дизайн» – фирма Ивон – теперь располагается в специально для этого переоборудованном подвале моего дома, а летний домик Бена, если шпионам Ивон можно верить, используется главным образом как гигантский шкаф для напитков.