– Нет, сержант! Нет!
– Сэр, надо быть гибче!
Брови Пруста медленно сдвинулись. Молчание длилось очень долго.
– Мне? Правда?
– Я так считаю, сэр. Ситуация очень тревожная. А ключ к разгадке – в отношениях. Между Хейвортом и Дженкинс, между Хейвортом и его женой, между Джульеттой и Дженкинс. Если они выражают желание увидеть друг друга – в любом сочетании, – мы не должны упускать шанс. «За» перевешивает «против», сэр. Разумеется, кто-то из нас всегда должен быть рядом. Из поведения Дженкинс у койки Хейворта можно извлечь чрезвычайно важную информацию…
– То есть если она у тебя на глазах достанет из кармана булыжник?
– И из общения Джульетты и Дженкинс тоже, сэр.
– Я уже ответил, сержант!
– Саймон на моей стороне, сэр, если это имеет значение. Он считает, что мы должны согласиться на обе встречи.
– Это имеет значение. Теперь я категорически против любых ваших предложений. Уотерхаус! – презрительно фыркнул Пруст. Тон подразумевал: только не этот ни на что не годный тюфяк. Хотя Саймон закрыл больше дел, чем любой из подчиненных Пруста, включая Чарли. – Кстати…
– Да, сэр?
– Что с Гиббсом?
– Не знаю.
«И не интересуюсь».
– Ну так узнай. И направь на путь истинный. Шатается тут как привидение на банкете. Селлерс сообщил вам идею?
– Идею Гиббса?
– Да не Гиббса, а свою собственную. Он предлагает подарить Гиббсу на свадьбу солнечные часы.
Чарли не удержалась от улыбки.
– Нет, мне ничего такого не говорили.
– Селлерс предлагает часы с юбилейной линией для даты свадьбы. Лично я сомневаюсь. Видишь ли, сержант, нельзя нанести юбилейную линию только для одного дня в году. Я тут кое-что об этом почитал… Каждая такая линия будет соответствовать двум дням, поскольку у каждой даты есть двойник. Наступит день, когда склонение Солнца будет таким же, как и в день свадьбы Гиббса. Так что этот… называется… ах да, нодус… будет отбрасывать тень на линию этого второго дня точно так же, как и на юбилейную линию Гиббса. – Пруст покачал головой: – Нет, не нравится мне эта идея. Слишком все мудрено. Порядка нет.
Чарли не сказала бы наверняка, о чем в данный момент речь.
– Однако благодаря идее Селлерса у меня тоже одна появилась. Помнишь, на задней стене участка, снаружи, часы висели? Теперь там пустое место. Вот бы туда солнечные часы. Сколько они будут стоить, как думаешь?
– Не знаю, сэр. – Чарли представила беседу Пруста с суперинтендантом Бэрроу по поводу солнечных часов и чуть не расхохоталась. – Если хотите, спрошу у Наоми Дженкинс.
– Ну-ну, еще чего не хватало. Мы не имеем права с ней связываться. И вообще, надо с начальством согласовать. Не думаю, чтобы очень дорого, правда? Сотен в пять уложимся?
– Не имею представления, сэр.
Пруст взял со стола толстую книгу и принялся листать.
– Уотерхаус купил мне. Очень любезно с его стороны. Тут одна глава есть про настенные солнечные часы… где она? Бывают такие часы, которые крепятся прямо на стену…
– Хотите, я все узнаю, сэр? Цены, сроки изготовления и все прочее. Вы так заняты. – Чарли знала, чего ждет от нее Пруст.
– Превосходно, сержант! Благодарю. – Пруст расцвел, и Чарли, к собственному конфузу, покраснела от удовольствия. Должно быть, это в натуре человека – жаждать одобрения от людей, скупых на похвалу.
Она повернулась к двери.
– Сержант?
– Да, сэр?
– Надеюсь, тебе ясна моя точка зрения? Мы никак не можем согласиться на встречу Джульетты Хейворт и Наоми Дженкинс наедине, без присутствия полицейских. Нельзя также позволить Наоми Дженкинс остаться без присмотра в палате Хейворта. Риск слишком велик.
– Как скажете, сэр, – осторожно произнесла Чарли.
– Наоми Дженкинс и Джульетта Хейворт должны понять, что здесь условия ставим мы. Если эти две встречи… очень короткие… состоятся, то на глазах у наших сотрудников. Не просто сотрудников – на твоих глазах, сержант. И никаких отговорок про объем работы или стресс. – Пруст скривился. – Это твоя забота, не перекладывай ее на плечи простых детективов.
Чарли напустила на себя мрачный вид, но в душе ликовала.
– Слушаюсь, сэр.
– Что тебе известно о моем муже? – спрашивает Джульетта.
– Что он меня любит.
Она смеется.
– Это касается тебя, а не его. Что ты знаешь о Роберте? Хотя бы о его семье.
Детектив-констебль Уотерхаус берет ручку. Обменивается с сержантом Зэйлер взглядом, который мне не удается расшифровать.
– Роберт не видится ни с кем из родных.
– Ответ правильный.
Указательным пальцем Джульетта рисует в воздухе «галочку». Другой рукой она все трет и трет бровь, будто пытается распрямить тонкую дугу. Магнитофон записывает наши слова. А моя память записывает жесты Джульетты, выражение ее лица. Это твоя жена, та женщина, которая часто обсуждала с тобой самые обыденные темы – ремонт машины, разморозку холодильника – пока чистила зубы, с полным ртом пасты. Вот насколько она была близка с тобой.
Чем внимательнее я буду к ней приглядываться, чем дольше просижу напротив нее в невзрачной комнатушке полицейского участка, тем обычнее она для меня станет. Та к бывает: чувство брезгливости отвращает тебя от картины с изображением жуткого уродства, но если заставишь себя ее рассмотреть, свыкнуться с каждой деталью, то вскоре она превращается в нечто заурядное и уже не вызывает страха.
Помогает напоминание самой себе, что у Джульетты теперь общего с тобой не больше, чем у меня. Говорят, супружество – всего лишь формальность. Обычно я не согласна, но не в нашем случае. Вы с Джульеттой сейчас настолько далеки друг от друга, насколько это возможно для мужа и жены; разделены не расстоянием, не стенами твоей палаты и ее камеры, но фактом, что она пыталась тебя убить. Если ты очнешься – когда ты очнешься, – ты ни за что ее не простишь.