– Я просила отключить сотовые телефоны. Они мешают работе приборов.
– Извините.
Сержант Зэйлер сует мобильник в сумочку. И говорит мне, когда медсестра выходит:
– Чушь собачья – насчет приборов. У всех врачей мобильники. Глупая курица.
– Она делает свою работу, – возражаю я. – И подчиняется, как большинство из нас, множеству бессмысленных правил. Учитывая ваш род занятий, вы должны понимать ее как никто.
– Еще две минуты – и уходим, – предупреждает сержант Зэйлер. – У меня полно дел.
Я отворачиваюсь.
– Ты не против больниц, правда? – шепчу я тебе. – Многие люди их ненавидят, но ты, думаю, не из их числа. Мы с тобой об этом не говорили, но мне почему-то кажется, что ты любишь больницы по той же причине, что и станции техобслуживания.
– Он любит станции техобслуживания? – прерывает меня голос сержанта Зэйлер. – Никогда о таком не слышала. Станции техобслуживания все терпеть не могут.
Я и раньше ничего не имела против станций техобслуживания, а после знакомства с тобой полюбила их. Не только Роундесли-Ист-Сервис – вообще все такие станции на любом шоссе. Ты прав: они самодостаточны, они могли бы быть где угодно и нигде, они свободны от того, что ты когда-то назвал географической тиранией.
«Каждая из них – целый мир, существующий вне реального пространства и времени, – сказал ты. – Они мне нравятся, потому что у меня чересчур развито воображение». «А что, все шоферы к ним так относятся? – спросила я. – Это профессиональное?» Ты ответил, абсолютно серьезно, будто и не уловил моей шутки: «Не знаю. Вполне может быть».
С тех пор каждый раз, проезжая мимо знака станции техобслуживания и видя маленькое изображение кровати, белые полосы на синем фоне, я всегда думаю о нас с тобой и нашей комнате номер одиннадцать.
– Сегодня ночевала в нашей комнате, – рассказываю я тебе. – Не смогла пропустить даже один раз.
– Вы ночевали в «Трэвелтел»? – снова встревает сержант Зэйлер.
Я киваю.
– Но утром я забрала вас из дома.
– Я уехала из отеля в половине шестого и в шесть уже была дома. Плохо сплю в последнее время. Надеюсь, на это я имею право?
– Полное.
Снова звонит ее телефон. На этот раз я не выпускаю твою руку.
– Да. Как?! – восклицает она и бросает на меня странный взгляд. – Да. Перезвоню.
– Что? – спрашиваю я. Быть может, переступаю границы дозволенного, но мне все равно.
– Побудьте здесь. Я вернусь через полминуты.
Она уходит, а я встаю и наливаю себе стакан воды.
– Ей не позволено оставлять нас одних, – говорю тебе. – Она сама мне сказала, на пути сюда. Но видишь – оставила. Это хорошо. Значит, она доверяет мне больше, чем раньше. Может, увидев нас вместе, она поняла… – Я делаю глубокий вдох. – Джульетта пыталась убить тебя, Роберт. Теперь ты можешь развестись. А потом мы поженимся. Скажи, а мы будем по-прежнему каждый четверг ночевать в «Трэвелтел», даже когда поженимся? Я бы не удивилась, если бы ты… – Слова застывают у меня на губах. И сердце стучит в горле. Я моргаю несколько раз – хочу убедиться, что не привиделось.
У тебя дрожат веки. Ты… открываешь глаза.
Я роняю стакан, кидаюсь к тебе, хватаю за руку:
– Роберт!
– Наоми… – Ты не произносишь мое имя – выдыхаешь.
Губы шевелятся в попытке выговорить еще что-то. Лицо мучительно искажается.
– Тебе больно? Позвать сестру?
– Уходи. Оставь меня, – шепчешь ты.
Я смотрю на твои губы в белых сухих корочках. Трясу головой. Немыслимо. Такого никак не может быть. Ты просто не знаешь, что говоришь.
– Это я, Роберт. Не Джульетта!
– Я знаю, кто ты. Оставь меня.
Что-то внутри меня падает, падает. Это не со мной происходит. Ты меня любишь. Я точно знаю.
– Ты меня любишь, – повторяю я вслух. – И я люблю тебя, Роберт.
Однажды я уже испытала это чувство: у меня отбирают все хорошее, что есть в жизни. Я знаю по опыту, что через несколько секунд оборвется последняя связь с покоем и счастьем. Не останется ничего, за что можно ухватиться.
– Уходи, – повторяешь ты.
– Почему?!
Я потрясена, внутри все застыло – даже плакать не могу. Ты не в себе, иначе не произнес бы эти слова, но я должна попытаться узнать причину. А что еще остается? Хочется ударить тебя, заставить снова стать самим собой. Хочется проснуться и забыть этот дикий сон. До того как полиция тебя нашла, я представляла себе всякие ужасы, но ничего похожего на то, что происходит сейчас.
– Ты знаешь почему, – говоришь ты, глядя мне в глаза.
Нет, не знаю. Я бы повторила вслух, я бы взмолилась, чтобы ты не прогонял меня, но не успеваю. Застонав, ты вдруг начинаешь корчиться, глаза закатываются, твое тело дергается, словно какая-то сила трясет тебя изнутри, на губах выступает пена. Через мгновение я вспоминаю про красную кнопку и жму на нее как безумная. «Бип, бип, бип» – несется из коридора.
– Наоми? – раздается голос. Сержант Зэйлер смотрит на мой палец, вдавленный в красную кнопку, на стакан и разлитую по полу воду. – Боже! – Она хватает меня за руку, тащит в коридор. – Что случилось?!
Мое тело похоже на губку, долго пролежавшую в холодной воде, – такое же бесформенное и ледяное. А мозг отчаянно ищет выход, хоть какой-нибудь способ прокрутить назад несколько последних минут.
Неважно, что ты сказал. Я бы с радостью умерла, если бы моя смерть спасла тебе жизнь.
Перед тем как сержант Зэйлер выволокла меня из блока реанимации, я успела увидеть трех медсестер, бегущих к твоей палате.
– Я не сказала всей правды, – признаюсь я сержанту Зэйлер. – Я солгала. Извините.
Еще утром мне было все равно, что она думает. Зэйлер даже не догадывается, как сейчас изменилось соотношение сил. Ведь пока я была уверена в твоей любви, я была всесильна.