– Я не имею отношения к тому, что случилось! – не выдержала Ивон.
– Мы вас ни в чем не обвиняем. Но список необходим.
– Ладно. Мне нечего скрывать…
– Знаю. Имя Пруденс Келви вам что-нибудь говорит?
– Нет. Кто это?
– А Сандра Фригард?
– Нет.
«Очень похоже, что это чистая правда».
– Ясно. Нас в особенности интересуют деловые женщины, владелицы собственных фирм – как Наоми Дженкинс, – для которых вы создавали веб-сайты. Кого-нибудь припоминаете?
– Пожалуй… – Ивон задумалась. – Мэри Стакнивски. Донна Бейли.
– Певица?
– Да. О других вы вряд ли слышали. Была одна клиентка – владелица брачного агентства. Еще одна занималась лепкой, она дочь моей…
– Джульетта Хейворт?! – У Саймона волосы зашевелились.
– Это жена Роберта! – возмутилась Ивон. – Что вы такое говорите! Я никогда не стала бы с ней связываться. Наоми вздернула бы меня на ближайшем фонарном столбе и пристрелила как предательницу…
– Как насчет Хэзлхерст? Джульетта Хэзлхерст? – оборвал ее Саймон. – Делала глиняные домики?
Ивон вытаращила глаза.
– Да… – простонала она. – Она лепила домики. Ее сайт был моим первым. Она как-то?… Ее тоже звали Джульетта. Это?…
– Вопросы задаю я, Ивон. Как вы познакомились с Джульеттой Хэзлхерст?
– Вообще-то я с ней не знакома. Ее мама, Джоан, нянчила меня, пока сама дочку не родила. Мы с ней все эти годы связи не теряли. Джоан как-то обмолвилась при моей маме, что ее дочери нужно сделать веб-сайт…
– Итак, сайт Джульетты – ваш первый? Вы создали его до сайта Грэма Энгилли?
– Да.
– А вы случайно не предлагали мистеру Энгилли зайти на сайт Джульетты, чтобы он оценил ваши возможности?
Ивон покраснела, над верхней губой проступили капли пота.
– Да…
«Наоми вздернула бы меня на ближайшем фонарном столбе…» Второй раз всплывает этот фонарный столб. Первый раз он сам его помянул – в связи с мальчишником Гиббса, о котором забыл Селлерс. С какой, спрашивается, стати Гиббс так раскипятился? Нормальный мужик вряд ли захочет, чтобы его привязывали голым, как бывает на этих самых…
Сердце Саймона остановилось с визгом тормозов и тут же с толчком завелось вновь. Проклятье!
Извинившись, он вышел из комнаты, на ходу вынимая мобильник. Кое-что стало до ужаса очевидно. Первое, хотя и наименее важное: весь отдел отныне должен в ноги Крису Гиббсу кланяться за его обидчивость, как бы тот ни доводил их все последние недели.
– Заверну на следующую станцию техобслуживания, – говорит Чарли Зэйлер. И добавляет быстро: – Вы не против? – Голос у нее сдавленный.
На меня она не смотрит, ни разу не посмотрела с тех пор, как тронулись. Разговаривает, уставившись вперед, будто по мобильнику с гарнитурой общается с далеким собеседником.
– Я подожду в машине.
Мне бы сейчас залезть в металлический ящик, чтобы не видел никто. Я совершила ошибку. Здесь мне делать нечего. Откуда мне знать, что она говорит правду о том человеке и о месте, куда мы едем?
Если я снова его увижу, то это должно произойти не на его территории, а в полицейском участке.
В глубине сознания зарождается паника. Все неправильно. Надо сказать сержанту Зэйлер, чтобы остановила машину и высадила меня прямо сейчас, на обочине шоссе. Выехали мы ясным днем, но прошел час, и небо стало светлосерым, с темно-серыми мазками. Ветер свистит, швыряя косые струи дождя в лобовое стекло.
Я представляю, как мокну и мерзну на обочине, – и ни о чем не прошу Зэйлер.
Слышу тихий ритм разметки-указателя под колесами и поднимаю голову. Мы проезжаем синие знаки с белыми полосами: три, две, одна. Язык автострады. Ты как-то сказал, что расслабляешься на дорогах, даже в плотном потоке машин.
– У шоссе особый ритм, – сказал ты. – Все они куда-то ведут. – Твой напряженный взгляд спрашивал, осознаю ли я то, что для тебя так важно. – Они волшебные, как дорога из желтого кирпича для взрослых. И они прекрасны.
Я возразила, что большинство с тобой не согласится.
– Глупцы, – сказал ты. – Нет зрелища более впечатляющего, чем длинная серая полоса автострады, уходящая вдаль. Нет такого места, где я хотел бы быть больше, чем на шоссе. Только здесь, с тобой.
Я встряхиваю головой, отбрасывая воспоминания.
На непозволительной скорости сержант Зэйлер влетает на парковку станции техобслуживания. Я не отрываю взгляда от своих коленей. В окно смотреть боюсь – вдруг увижу красный грузовик, похожий на твой? Заходить внутрь боюсь – вдруг кафе здесь такое же, как в Роундесли-Ист-Сервис? Я поперхнулась на вдохе от мысли, что здесь может быть и «Трэвелтел».
– Выйдите, – угрюмо предлагает сержант Зэйлер, выбираясь из машины. – Вам не помешает размять ноги, глотнуть кофе. В туалет сходить, наконец. – Последние слова относит ветер.
– Вы кто, моя мамочка?
Зэйлер пожимает плечами и хлопает дверцей. Я закрываю глаза. Жду. Думать не могу. Пытаюсь найти светлое пятно в мозгу, но батарейка села. Через несколько минут слышу, как открывается дверь машины. Меня тошнит от запаха кофе и сигарет. Голос Чарли Зэйлер произносит:
– Человека, который вас изнасиловал, зовут Грэм Энгилли. Он родной брат Роберта.
Комок желчи поднимается к горлу. Грэм Энгилли. Где я слышала это имя?… Точно!
– «Серебряный холм». – Не знаю, как мне удалось выдавить эти слова.
– Тот театр… со зрителями за столом… не театр, а одно из шале.
Я открываю глаза:
– Уверена, что театр. Сцена, занавес…
– Главная спальня шале расположена в мезонине. Это нечто вроде комнаты без стен. Помост квадратный, который легко принять за театральную сцену. Мезонин огражден с трех сторон, и занавеску можно задернуть, если хочешь уединиться.