Солнечные часы - Страница 104

104

В дверь позвонили. Чарли свернулась в клубок, стягивая полы халата.

– Наверняка Саймон. Не пускай. Скажи, я сплю.

Яростно сверкнув на нее глазами, Оливия направилась в прихожую. Она не могла взять в толк, почему сестру не радует неустанная тревога Саймона, с чего вдруг он превратился в человека, которого она категорически не желает видеть.

Чарли не снисходила до объяснений, зная, что просто умрет в ту секунду, когда Саймон заговорит с ней. Что бы он ни сказал – все будет не то и не так. Попробует осторожно ее утешить – она решит, что ему стыдно за нее. А будет откровенен – ей придется поддержать с ним, с человеком, упорно отвергавшим ее любовь, разговор о Грэме Энгилли, серийном насильнике, с которым она спала из-за несчастной любви… Нет, есть предел унижению.

Чарли услышала, как открылась входная дверь. Оливия вернулась в гостиную.

– Это не Саймон. Ага! – Она обвиняюще ткнула в сестру пальцем. – Разочарована! И не отрицай. Пришла Наоми Дженкинс.

– Нет. Передай ей – нет.

– Она кое-что принесла.

– Мне ничего не нужно.

– Я попросила дать тебе пять минут, чтобы привести себя в порядок. Так что будь добра, встань и переоденься во что-нибудь приличное. Иначе впущу ее, пусть увидит тебя в залитом чаем халате и замызганной пижаме.

– Только попробуй. Я тогда…

– Что? Ну что ты сделаешь? – прошипела Оливия, раздувая ноздри. – Я могла бы выставить Саймона, но не эту женщину. Перестань хоть на миг жалеть себя и подумай, что пришлось перенести ей. – Она кивнула в сторону прихожей. – Вспомни, через что ей пришлось пройти всего несколько дней назад, в этом самом доме. Я уж не говорю о прочих испытаниях. Ее связали – опять. Чуть не изнасиловали – опять.

– Не надо!

Страшно даже подумать, что обнаружили Саймон и Пруст в ее кухне, как смотрел на них из лужи крови на полу вырванный, надвое рассеченный глаз Грэма.

– Надо, – возразила Оливия. – Поскольку ты, кажется, считаешь себя самой разнесчастной в мире. Единственной и неповторимой в своих страданиях.

– Неправда! – возмутилась Чарли.

– Думаешь, мне легко жить с мыслью, что у меня никогда не будет детей?

Отвернувшись, Чарли пробурчала.

– При чем тут это?

– Всякий раз, когда я знакомлюсь с мужчиной, всякий раз, когда появляется надежда на более-менее серьезные отношения, я вынуждена сообщать ему… Только представь, каково мне взрывать бомбу снова и снова. Скольких я больше не увидела – не сосчитать. Мне очень больно, сестричка, но свою боль я держу в себе, потому что я стоик…

– Ты? – невольно рассмеялась Чарли. – Стоик?

– Именно. В серьезных вещах – да. Неважно, что я хнычу, когда в угловой кафешке заканчивается паштет из оленины. – Оливия вздохнула: – Ты такая счастливая, сестричка. Саймон знает о тебе и Грэме…

– Прекрати!

– … и понимает, что ты не виновата. Тебя никто не винит.

– Ладно, я поговорю с Наоми. – На что угодно согласишься, лишь бы не слышать о Саймоне и Грэме.

Чарли слезла с дивана и загасила сигарету в пепельнице, полной окурков. Принимая в свою компанию новичка, они зашевелились, как жирные, коричнево-оранжевые личинки навозных мух. Вот мерзость, с извращенным удовольствием подумала Чарли.

Наверху она умылась, почистила зубы, провела щеткой по волосам и надела первое, что попалось под руку в шкафу, – джинсы с обтрепанными штанинами и сиренево-бирюзовую рубашку поло с белым воротничком. Когда она спустилась, входная дверь была открыта, а Наоми с Оливией ждали снаружи. Наоми выглядела спокойнее, чем когда-либо, но и гораздо старше. Еще две недели назад Чарли не видела на ее лице столько морщинок.

Чарли сделала попытку улыбнуться, Наоми постаралась вернуть улыбку. Вот чего Чарли хотелось избежать: неловкого приветствия, признания того, что пришлось вместе перенести и о чем никогда не забыть.

– Глянь-ка! – Сестра, казалось, кивает на стену дома, куда-то под окно.

Чарли сунула ноги в стоптанные кроссовки, давным-давно заброшенные под лестницу, и вышла. Под окном гостиной, прислоненные к стене, стояли солнечные часы – плоский треугольник из серого камня. Гномон, сплошной железный треугольник с круглым выступом размером с большой шарикоподшипник, торчал над верхним краем. Золотые латинские буквы сложились в девиз: Docet umbra. На самой верхушке по центру высечена половина солнца. Разбегающиеся лучи отмечали время – каждые тридцать минут. От левого края часов до правого шла еще одна линия – горизонтальная кривая в форме улыбки.

– Я обещала сделать часы для вашего шефа, – сказала Наоми. – Вот. Денег не надо.

Чарли покачала головой:

– Я еще не скоро вернусь на работу. («Если вернусь».) Отвезите в участок, спросите инспектора Пруста…

– Нет. Я привезла сюда, потому что хотела отдать вам. Для меня это важно.

– Большое спасибо, – с нажимом произнесла Оливия. – Очень мило с вашей стороны.

«Специально любезничает, чтобы ткнуть меня носом в мою невоспитанность».

– Спасибо, – промямлила Чарли.

После долгой тяжелой паузы Наоми сказала:

– Саймон Уотерхаус объяснил, что вы ничего не знали про Грэма, когда… стали встречаться.

– Я не хочу об этом говорить.

– Не стоит казнить себя за то, в чем вы не виноваты. Я знаю, о чем говорю, – три года себя казнила. Ничего хорошего.

– До свидания, Наоми. – Чарли повернулась к двери. Оливии надо – пусть сама тащит часы, а она пальцем не пошевелит. Пруст небось и думать про них забыл.

– Подождите. Как Роберт?

– Без изменений, – ответила Оливия, не дождавшись от Чарли ни звука. – Его пытаются привести в сознание, но пока безуспешно. Эпилептические припадки продолжаются, хотя и реже.

104